…7 января 1950 года при посадке на свердловский аэродром Кольцово разбился «Дуглас» из полка правительственной связи. На борту находились летевшие на игру в Челябинск 11 хоккеистов команды ВВС, их врач и массажист, а также шесть членов экипажа, Тем самолетом должен был лететь и Бобров, только что принятый в спортклуб ВВС.

Накануне отлета на Урал Бобров был в гостях. Застолье затянулось, и холостяк решил не возвращаться к себе домой на Сокол – не все ли равно, откуда утром добираться на аэродром, из своей или чужой квартиры (о форме с коньками и клюшками в любом случае предстояло позаботиться администратору команды, который, кстати, решил добираться до Челябинска поездом, предварительно проводив хоккеистов в полет; до матча оставалось немало дней).

Дома у Боброва в урочный час прозвенел бы будильник, а в чужом доме он проснулся, когда самолет с новыми партнерами должен был приближаться к Уралу (откуда было Всеволоду знать о двухчасовой задержке машины при вылете).

В оставшихся матчах Бобров играл как никогда, став в окружении хоккеистов, неожиданно пришедших на замену погибшим (многие из которых считались звездами), самым метким в чемпионате, забросил 36 шайб.

Против «Локомотива», занимавшего последнее место, игра у летчиков, как говорится, не пошла, правда, они все же победили – 5:4. Четыре гола в тот вечер забил Бобров, в том числе и последний – на исходе встречи. Василий Сталин, не пропускавший ни одного матча с участием хоккеистов ВВС, после игры с железнодорожниками, по традиции встречая подопечных, сделал шаг навстречу Боброву, покидавшему ледовую площадку в парке МВО, и, сняв с руки часы, вручил их Всеволоду…С некоторых пор у Боброва, когда был расторгнут его официальный брак с солисткой оперетты Татьяной Саниной и он еще не женился вновь, возникли определенные чувства к жене маршала артиллерии Василия Казакова, одно время командовавшего всеми артиллеристами Советской Армии. Светлана Павловна как-то пригласила Всеволода к себе на дачу, сообщив, что мужа не будет дома (он к вечеру отбывал на крупномасштабные маневры).

И вот когда милые ворковали, а время было за полночь, дверь дачи резко распахнулась и на пороге появился сам маршал в полевой форме с пистолетом в руках. Ни слова не говоря, он выстрелил в потолок.

Юрий Нагибин однажды писал, что игра Боброва потрясает человеческое воображение. Помимо полета вдохновения, силы личности и характера, русский писатель отмечал у Боброва еще и мобилизацию скрытых возможностей. Это качество мой друг проявил на маршальской даче.

Под дулом пистолета, не дожидаясь второго выстрела, Бобров в каком-то невероятном рывке, попутно захватывая свои вещи, бросился к двери, вмиг открыл ее и захлопнул за собой. Пока разгневанный маршал искал ключ, а потом возился с непростым замком, чтобы выйти наружу и устремиться с пистолетом в погоню, Бобров каким-то немыслимым рывком достиг высокого забора, довольно легко для своего возраста (примерно 40 лет) перемахнул через него и был таков.

Лишь немного отдышавшись, Бобров, двигаясь по бездорожью в сторону Минского шоссе, чтобы на попутке добраться до Москвы, начал осознавать, что произошло. «Меня не то что холодный пот прошиб, ужас охватил», – рассказывал он мне. – Ведь обладателю «пушки» ничего не стоило послать в меня пулю после предупредительного выстрела. А через день в «Советском спорте» появилась бы рамка в связи с моей скоропостижной смертью. Не писать же, что меня убил один из известных военачальников перед тем, как отбыть на учения Советской Армии».

Чуть ли не на следующий день маршальша Светпалона, как ее называл Бобров, рассчитала свою домработницу, которая сообщила главе семьи, что на его даче припозднился мужчина.

Бобров был прекрасным автомобилистом, он никогда не позволял себе превысить скорость, установленную для данной дороги, не «подрезал» соседние машины, сбрасывал скорость, подъезжая к перекрестку, так что никогда стремительное переключение светофора не заставало его врасплох. Он не распугивал пешеходов на «зебре», не обдавал их грязью в ненастную погоду. Словом, любой автомобиль – «Москвич», «Победу», «Волгу» – водил безукоризненно.

Но за Бобровым-автомобилистом водился один грешок: он мог сесть за руль в нетрезвом состоянии. Это случалось при возращении из гостей, где разливали крепкие напитки, а он не прикрывал рюмку ладонью. Но даже в подобных случаях «Бобер» был неповторим. Садясь за руль нетрезвым, он настолько брал себя в руки, что кое-кто из ехавших в той же машине не верил недавним возлияниям водителя. Он сердился на попутчиков, пытавшихся укорять его за выпивку перед поездкой, особенно на тех, кто не скрывал опасения ехать с ним.

Мы часто возвращались из гостей вдвоем. Всеволод при этом просил меня что-нибудь эмоционально рассказывать, чтобы не задремать за рулем. И не было никогда случая, чтобы при такой поездке нас остановил инспектор ГАИ, или мы оказались бы виновниками дорожно-транспортного происшествия.

Случилось однажды я оставил друга одного за рулем. Мы двигались около пяти часов вечера в потоке машин по улице Горького в сторону Сокола. Еще выходя из кафе (напротив «Елисеевского» гастронома), где мы побаловались коньячком и шампанским, Всеволод вдруг заскучал по сыну, которого оставил дома рано утром спящим, и поспешил домой. Звал меня к себе поужинать, но у меня были какие-то дела, причем, вначале мы собирались ехать вдвоем, я отказался и покинул «Волгу» напротив ресторана «София» на площади Маяковского.

Оставшись один, Бобров, видимо, начал клевать носом, не смог встрепенуться за рулем, как умел это делать, и около северного вестибюля станции метро «Динамо» выскочил на красный свет и протаранил автобус (один из тех, которые в то время обслуживали отдыхающих в подмосковных домах отдыха и санаториях или развозили учеников сельских школ), делавший поворот с Ленинградского проспекта в сторону динамовского стадиона. Пострадала и бобровская «Волга», осыпав своего хозяина осколками лобового стекла.

К месту аварии подбежал инспектор ГАИ. Выяснив личность водителя легковой машины, он позвонил в ЦСКА, откуда вскоре прибыл дежурный по армейскому спортклубу Юрий Коледов, известный в прошлом велосипедист, очень порядочный человек, быстро отбуксировавший полковника Боброва во двор его дома.

История с машиной, попавшей в аварию, не получила, к счастью для Боброва, огласки – он в ту пору возглавлял сборную СССР, ставшую весной в Лужниках чемпионом мира и Европы. Шофер автобуса никаких претензий к Боброву не выдвигал, посчитав, что сам был невнимателен на трудном перекрестке. По-моему, Бобров оплатил ему ремонт машины.

До конца жизни Всеволод носил между бровей маленький шрам, память о драке, в которой хулиганы ударили его доской с гвоздем.

…После рассказа об этих случаях невольно хочется признать, что Бобров родился в рубашке. Воистину ему не дано было два раза умирать!

Добили!

Боброву в 49-м году, когда его швырнули на борт хоккейной «коробки», сильно ушибли грудь. Постарался Сеглин, о котором так однажды вспоминал писатель Станислав Токарев: «…вислоплечий, сутулый Сеглин смотрит в глаза Боброву и посмеивается, заранее предвкушая, как будет принимать его на грудь и под смех трибун швырять через бортик в снег». После смерти Боброва Сеглин стал во всех интервью уверять, что они были со Всеволодом друзья не разлей водой… В дальнейшем кардиограмма неизменно «приписывала» Боброву инфаркт. Белаковский, 30 лет пользовавший друга детства, нередко при заполнении бобровской курортной карты уверял коллег-медиков, что ЭКГ ошибается, что никакого инфаркта у Боброва нет, а налицо зарубка от хоккея.

К сожалению, большой спорт оставляет немало следов на сердце любой звезды, особенно становящейся тренером. Не могут пройти бесследно незаслуженные отстранения от работы. Боброва отправляли в опалу несколько раз в футболе и однажды, как я рассказывал, в хоккее, причем после триумфального выступления руководимой им сборной СССР. Всеволоду еще не было 60 лет, когда у него участилась аритмия, пошли сердечные приступы. Особенно худо стало после футбольного чемпионата СССР 1978 года. В госпиталь, откуда ему не суждено было вернуться, он в 79-м попадал дважды.